В эту последнюю военную ночь, как и в ночь перед началом наступления на Одере, никто из солдат не спал. Ждали рассвета, а с ним — и развязки.

Утро 1 мая выдалось ясным, безоблачным. Серебрилась в лучах солнца покрытая росой молодая сочно-зелёная трава.

Емельянов, закинув руки за голову, прилёг под кустом, недалеко от самоходки, и слушал пение жаворонка, поднявшегося в голубое чистое поднебесье. Его пение наполняло душу каким-то радостно-тревожным чувством: вспоминалось детство, родной дом...

– Товарищ старший лейтенант, немцы! – крикнул наблюдатель.

– Какие ещё там немцы? – недовольно отозвался Емельянов.

– Целая колонна! – снова крикнул наблюдатель.

Офицер молниеносно вскочил на ноги, пробежал к машине. Стояла она в выемке, хорошо замаскированная. Емельянов ещё раньше предупредил подчинённых: огонь открывать после его первого выстрела. Гитлеровцы, очевидно, не рассчитывали встретить здесь русских. Вражеская колонна — вырвавшаяся из окружённого города часть фашистского гарнизона — двигалась открыто, ничего не опасаясь.

Впереди шёл танк, за ним — легковая машина.

– Спрятался за броню танка, гад! – сквозь зубы процедил Емельянов. Он решил, что в легковой машине наверняка едет начальник колонны. И потому скомандовал:

– Осколочным! По легковой машине! Огонь!

Хотя в тот момент опаснее была другая цель — вражеский танк.

Самоходка стояла несколько в стороне, и наводчику орудия были хорошо видны фашистская автомашина и танк. Он навёл орудие на цель, нажал на спуск. Расстояние до автомобиля было совсем небольшое, грохот выстрела и разрыв снаряда прозвучали почти одновременно. Легковую машину подняло на воздух.

– Молодец, Филатов! – ликовал комбат. – Теперь бронебойным, по танку! Огонь!

Это был его последний боевой приказ.

Вражеский танк от неожиданности резко затормозил, но комбатовскую САУ-2 он уже успел обнаружить и повернул своё орудие в её сторону. Емельяновцы видели это. Несколько стволов наших самоходок тут же нацелились на танк. «Опередить!» – эта мысль объединяла сейчас всех. Еще секунда, другая... Танк выстрелил первым. Но по нему тотчас же ударили бронебойные снаряды самоходок, и он запылал.

На минуту замерли пушки. В оцепенении солдаты смотрели на вспыхнувшую самоходку своего комбата. Ярость овладела людьми.

Самоходки вышли из укрытий и тараном пошли на гитлеровскую колонну. Поднялась в атаку пехота. Самоходки других батарей огненным кольцом охватили группировку противника. В колонне поднялась паника. Кое-где гитлеровцы пытались повернуть орудия в сторону атакующих советских солдат, но, сражённые автоматными очередями, валились на землю. Многие не успели даже выскочить из кузовов машин и оставались стоять с поднятыми руками. Бой был яростным и коротким.

Когда выстрелы утихли, я бросился к пылающей самоходке Емельянова и увидел на разостланной палатке под деревом бездыханное тело Ивана Максимовича. Осколок снаряда пробил грудь. Поражённый случившимся, я не знал, что делать, что сказать, снял фуражку и молча смотрел на бледное лицо дорогого всем нам человека, замечательного советского офицера.

Застывшая в уголках его губ неловкая улыбка как бы говорила: «Ради Победы я отдал все, что мог. Если что не так — простите».

В этом коротком бою погиб и наводчик орудия сержант Филатов. Его вытянули из самоходки и положили рядом с комбатом.

... А вокруг бушевал май! Радиоволны разносили по земле радостные вести, победные марши. И слушали их бойцы, прильнув к наушникам походных раций. С быстротой молнии летела весть о победе через леса и реки, через мрачные улицы городов и сёл поверженной Германии. И уже знали о ней, о Победе, сотни тысяч, миллионы советских солдат, находившихся далеко­далеко от родной земли.

Но как тяжело было переживать в эти последние дни войны гибель боевых друзей, казавшуюся особенно трагической за несколько шагов до Победы!

Из книги полковника В.Т. Белых «Моторы заглушили на Эльбе»