Среди блестящей плеяды мастеров Серебряного века Михаил Александрович Врубель выделялся универсализмом и многогранностью своего таланта. Ему одинаково были подвластны монументальные росписи и театральная декорация, акварель и графика, скульптура и майолика.

Он оставил после себя выдающиеся композиции на библейские и евангельские сюжеты, гениальные иллюстрации и портреты. До тех пор, пока Врубель мог видеть и держать в руках карандаш, он работал. Даже тогда, когда скорбная болезнь накрыла художника своим крылом, он продолжал рисовать портреты врачей и санитаров психиатрической лечебницы, больничные интерьеры с их образцовым порядком и натюрморты, составившие серию «Бессонница». Исследователи отмечают простоту и выразительность последних рисунков художника.

Впервые пациенты и врачи подобного лечебного заведения попали в поле зрения Врубеля намного раньше, когда вместе с учениками киевской школы Николая Ивановича Мурашко он работал в Кирилловской церкви, храме при богоугодных заведениях. Ещё в 1786 г. по приказу Екатерины II при Свято-Троицком Кирилловском монастыре был устроен инвалидный дом, который с течением времени превратился в лечебницу для душевнобольных.

Прихожанами Кирилловского храма были все проживавшие и лечившиеся в этих заведениях, что придавало приходу некоторую особенность. Можно не сомневаться, что необычные прихожане привлекли внимание молодого художника и стали объектом наблюдения, как и всё, что попадало в поле его зрения.

Существовало мнение, что в композиции «Сошествие святого Духа», выполненной Михаилом Врубелем на хорах Кирилловской церкви, в качестве прототипов им были использованы именно пациенты Кирилловской больницы для душевнобольных.

Версия эта была решительно отвергнута Николаем Адриановичем Праховым в книге «Страницы прошлого»: «Это совсем не душевнобольные, как предполагали некоторые знатоки искусства, утверждавшие, что Врубель писал «тихих» помешанных, бродивших днём по двору кирилловской лечебницы. Это все вполне нормальные люди, которых хорошо знал художник. Михаил Александрович не писал с них портреты, не делал зарисовки с натуры. Зрительная память его была исключительная, и, создавая свой тип, он мог сохранить обобщённое сходство с тем лицом, которое хорошо запомнилось и, по его мнению, подходило к тому или другому апостолу. <…>

Первый апостол, сидящий по правую руку богоматери, не знаю кто, а лицо второго, вставшего со своего места и опустившего в раздумье голову, напоминает киевского археолога Гошкевича, бывшего в Кирилловской церкви во время работы в ней Врубеля. Второй апостол держит кисть правой руки, прижатой к груди, под подбородком с короткой чёрной бородой. Поза выражает одновременно покорность высшей воле и глубокое раздумье.

В следующем за ним, сидящем в позе глубокого раздумья, седобородом старце можно узнать того священника, который первый обратил внимание русского Археологического общества в Москве на следы древних фресок, проступающих под осыпающейся позднейшей побелкой стен. Рядом с ним, третий снизу, сидящий в молитвенной созерцательной позе, с откинутой назад головой и взором, устремлённым на небо, очень похож на моего отца. По левую руку богоматери, второй от неё, благообразный старец с длинной седой бородой – это кафедральный протоиерей Софийского собора П.Г. Лебединцев, археолог и историк, знаток Византии, высокообразованный человек».

Ни в коей мере не оспаривая мнения Прахова, заметим, что процесс работы над образом у Врубеля был намного сложнее, чем использование и переработка черт лица знакомых ему людей. Можно допустить, что смятение чувств, то есть необычное душевное состояние, в котором пребывают апостолы, так убедительно передано Врубелем благодаря наблюдению над пациентами лечебницы.

Тема «Сошествия святого Духа на двенадцать апостолов» была указана Врубелю Адрианом Викторовичем Праховым, который посоветовал художнику добавить в центре собрания апостолов фигуру Богоматери, которая, по преданию, на нём присутствовала. Прототипом для неё, считал Н. Прахов, послужила молодая фельдшерица Мария Фёдоровна Ершова.

Сведений о ней сохранилось немного. Ершова ухаживала за Эмилией Львовной Праховой, которая в то время тяжело болела – мучило сердце. Очевидно, во время одного из сердечных приступов и была сделана Врубелем зарисовка «Протрет Э.Л. Праховой (во время болезни)».

В своей книге Н. Прахов пишет, что Мария Фёдоровна долгое время жила в их доме на правах близкого друга всей семьи, пока не вышла замуж за художника Ивана Косяченко, работавшего в Кирилловской церкви.

Это всё, что известно нам из документальных источников о прототипе одной из Кирилловских Богородиц Врубеля. Попробуем, насколько возможно, представить внутренний облик Ершовой более объёмно, оттолкнувшись от её профессии. Несомненно, Мария Фёдоровна должна была обладать способностью к состраданию и сопереживанию, терпением и готовностью к самоограничению, как и все, кто посвящал свою жизнь служению больным и немощным.

Можно предположить, что образование Мария Фёдоровна получила в фельдшерской школе, которая была открыта в Киеве на базе Кирилловской больницы в 1842 году. Учащимися школы могли стать дворянки, мещанки и крестьянские девицы, имеющие аттестат о начальном образовании. Учебные планы включали уход за больными, богослужение, церковное пение, каллиграфию.

Обучение было беспрерывным на протяжении трёх–четырёх лет. Летом, вместо каникул, ученицы проходили обязательную практику в больницах, во время которой их привлекали к выполнению фельдшерских обязанностей: удалению больных зубов, кровопусканию, перевязке ран, уходу за больными и т.п.

Кроме того, под руководством аптекаря они должны были заниматься сбором дикорастущих растений и приготовлением из них в аптеке лекарств. Дополнительно с учащимися занимались латинской грамматикой и рисованием.

Выпускные экзамены включали: анатомию, фармакологию, фармакогнозию (т.е. изучение лекарственного сырья растительного или животного происхождения), хирургию с травматологией и уход за больными. Как видим, Мария Ершова была не только духовно одарённым, но и достаточно образованным человеком.

Внешний облик молодой фельдшерицы доносят до нас портретные зарисовки, выполненные Михаилом Александровичем в доме Праховых. На одном из них, неоконченном, она и Эмилия Львовна изображены за работой.

Лица занятых рукоделием женщин остались не прорисованными. Обычно, это случалось тогда, когда художника больше интересовали не портретируемые, а что-то другое: жест, поза или какая-нибудь деталь.

Интересно, что на втором, тоже незавершённом, акварельном портрете художник, слегка наметив одежду и край стола с раскрытой книгой, детально останавливается именно на лице Марии Фёдоровны, оставляя непроработанной только область правого глаза.

Оторвавшись от чтения, Ершова повернулась к зрителю лицом. В её лице нет классической правильности, но оно красиво и обаятельно. Эта особая внутренняя красота присуща людям, наделённым даром чувствовать чужую боль намного острее, чем свою.

Особые душевные качества, привлекавшие в Ершовой всех членов такой неординарной семьи, какой, безусловно, была семья профессора А.В. Прахова, угадываются и в третьем портрете, выполненном итальянским карандашом. Мастерство художника и его подход к натуре отчётливо проявились в этой работе.

Пластически превосходно выявлены черты лица молодой женщины. В этом осмысленном применении контурного рисунка и разработке светотени прослеживается система знаменитого педагога – Павла Петровича Чистякова. Используемые художником для построения объёма головы, фиксации черт лица и разработки фона штриховые приёмы поражают богатством и разнообразием. Врубель окружает фельдшерицу теми предметами, которые, наверное, всегда были у неё под рукой.

Этот маленький натюрморт (книги и напёрсток) поражает своим совершенством. Тщательнейшая и тончайшая выписанность лежащих на столе предметов, деталей и фактуры одежды не снижает глубины образа. А переплетение и взаимодействие жанров, столь характерное для рубежа веков, заметно обогащает портрет. Облик склонённой над книгой Ершовой столь выразителен, что кажется, будто знаком с ней лично.

Теплота, с которой художник относится к модели, подчёркнута надписью: «Посвящается нашей общей Августейшей повелительнице». Возможно, так шутливо называли Ершову в доме Праховых из-за имени, совпадавшем с именем жены Александра III, императрицы Марии Фёдоровны.

Добавим, что сходным был и род их деятельности. Под опекой супруги императора находились воспитательные дома, приюты и Российское общество Красного креста. Обе они помогали страждущим, каждая на своём месте.

В истории есть свои большие и малые величины. Если судьба императрицы и её семьи отчётливо прослеживается в документах и свидетельствах эпохи, то о Марии Фёдоровне Ершовой не удалось найти ничего.

Портреты Марии Ершовой редко попадают в поле зрения искусствоведов и по частоте упоминания заметно уступают портретам Эмилии Львовны Праховой.

Между тем, классическая ясность, с которой исполнен завершённый карандашный портрет киевской фельдшерицы, позволяет отнести его к лучшим портретным работам Михаила Врубеля.

Н.Е. Агеева, ведущий научный сотрудник, Национальный музей «Киевская картинная галерея»

По теме: