Сначала — два интересных факта и один афоризм великого человека.
Украина, как ни одна страна в мире, зависит от качества своих наземных, поверхностных вод.
Три четверти нашего водоснабжения обеспечивают реки, ручьи, пруды и озёра.
А теперь изречение Луи Пастера, тоже с цифрой:

«Восемьдесят процентов болезней мы выпиваем».

Это целая водо(крове)носная сеть, питающая Днепр. Иногда чистой водой, чаще отравленной. Впитывая снег и дожди, пополняясь из родников и подземных горизонтов, она струится по Киеву… и под Киевом.

Специалисты насчитывают в пределах нашего города девять малых рек, 28 ручьёв, 32 родника, 27 каналов. Невозможно даже бегло рассказать о них всех в небольшой статье.

Остановимся на нескольких, наиболее известных речках — и отметим сразу, что большая часть их русел скрыта от глаз, в трубах и коллекторах канализации. На поверхность выходят лишь отдельные участки Лыбеди, Сырца, Нивки и Дарницы, общей длиной около 63 километров.

Когда-то весь Киев, по сути, был расположен между Днепром, Сырцом и Лыбедью: две последних представляли собой рубежи обороны. Но за много веков разросся мегаполис — и жестоко поступил со своими помощницами и защитницами: загнал их под землю, закатал под булыжник и асфальт, стал заваливать мусором, отравлять заводскими стоками.

Я был поражён, когда, снимая телепрограмму о малых реках столицы, впервые сопоставил нынешнее состояние Лыбеди с упоминанием о ней в нашей основной летописи.

О реке, тёзке сестры князя Кия, — а может быть, названной как раз в честь княжьей сестрицы? — «Повесть временных лет» говорит под годом 968. Киев тогда осаждали кочевники-печенеги; хитростью удалось заставить их отойти, но недалеко, как раз до речного рубежа.

«И отступиша печенези от града, и не бяше льзе коня напоити: на Лыбеди печенези».

Так вот: стоя на борту узкого бетонного жёлоба, в котором текло нечто мутно-серое, неся на себе радужные пятна, пластиковые пакеты и пустые бутылки, я подумал — при определённой ловкости, сейчас коня напоить можно… но выживет ли бедное животное?!

На щебне у берега, покрытом жирной копотью, росли цветы странных оттенков: наверное, мутировали, приспосабливаясь.

…Она была чистой и полноводной, когда, на исходе века семнадцатого, педантичный полковник Иван Ушаков составил первый план-схему города. На Лыбеди картограф отметил семь мельниц с прудами, броды, прилегающие пути, массивы леса.

Где истоки реки, длина которой превышает 16 километров? Трудно определить точно. По одной версии, они возле железнодорожной станции «Караваевы Дачи»; по другой, невдалеке от станции «Борщаговка». Возможно, нынешняя Лыбедь начинается под землёй, в коллекторе под бульваром Лепсе. Киев, словно Рим, стоит на холмах, а там высота местности приближается к двумстам метрам. Практически все наши городские реки и большие ручьи стекают с высот в низины, этим и объясняется движение воды.

То исчезая под застроенными кварталами и полотнищами проспектов, то выныривая, — увы, в бетонных желобах, — течёт летописная речка к Днепру. По дороге принимает она с обоих берегов множество притоков, мини-речушек.

Так, возле Старовокзальной площади через трубу вливается в Лыбедь речонка с древним названием Скоморох: когда-то была она свободна и резвилась под солнцем, подобно бродячим потешникам-скоморохам… Далее, и также под землёй, Лыбедь принимает в себя крупнейший свой приток, почти четырёхкилометровый Клов…

Надо сказать, что с тех пор, как вод(ль)ные киевские потоки начал город загонять в подземную сеть, стал этот лабиринт привлекать многих искателей, так называемых диггеров. Возникли слухи и легенды о найденных под Киевом кладах, варианты — о немецких захороненных танках, или секретных лабораториях, или, скажем, о сброшенных в подземелье жертвах убийств.

Да я и сам, каюсь, поддавшись этим сказкам, хаживал в юности по тесным тоннелям водостоков под Киево-Печерской лаврой; бродил там по щиколотку в холодной воде, в гнилостных запахах, в темноте, рассеиваемой лишь лучом фонарика, изредка — светом дня, проникавшим сверху через люки или провалы. Честно говоря, бывали жутковатые находки. Но — ничего романтического…

А вот четверо молодых парней, решивших проникнуть под город в месте слияния Клова с Лыбедью, нашли там свою смерть. От ливня возникнув, мощный вал прокатился по коллектору и накрыл диггеров. До сих пор там есть надпись на стене: «Они ушли во тьму, хотя стремились к свету»…

Есть у Лыбеди и притоки, текущие главным образом по поверхности, хотя и не столь вольно, как века назад. О речке Совке поговорим дальше отдельно; а Ореховатка живописно петляет по Голосеевскому парку, создаёт великолепные пейзажи, пока не смиряют её колодец водосброса и очередной жёлоб.

Невдалеке от Лысой горы чудом уцелели четыреста метров природного русла Лыбеди. Вьётся она привольно среди кустов, рощ и полян. И всё было бы хорошо, если бы не особенность психики многих наших сограждан.

Стоя на автобусной остановке, в трёх шагах от урны, они непременно бросают окурок себе под ноги. Из-за того же народного обычая и речки городские там, где им удаётся увидеть небо, сплошь завалены мусором.

Правда, в определённом смысле положение Лыбеди и её товарок за последнюю четверть века улучшилось. Как говорится, нет худа без добра. Раньше, по словам знатока, три сотни труб выбрасывали в Лыбедь стоки производств; теперь, надо полагать, отравителей поменьше…

В связи с этим, автору вспоминается река, через Киев не протекающая, но к нему близкая — Ирпень. Над ней стоит Дом творчества писателей. Прежде воды этой реки были изрядно загажены мебельной фабрикой и другими ближними предприятиями; купаться приходилось с опаской.

А вот в начале двухтысячных, когда я спросил у местных насчёт купания, то получил ответ: «Спокойно! Ничего больше не работает…» То же самое случилось и с киевскими предприятиями, отравлявшими водосбор Лыбеди.

Замерли заводы «Большевик», мотоциклетный, редукторный, «Киевтрактородеталь»… Фактически уничтожен первый молокозавод, руины остались от хладокомбината.

Вспоминаются фильмы-триллеры о гибели земной цивилизации: уж там-то, на могиле человечества, среди небоскрёбов, зарастающих лианами, экология быстро выровняется! Но… на нашей киевской «планете», в частности, в лыбедском бассейне, дымят ещё кое-какие трубы. Скажем, кондитерской фабрики «Рошен». И почему бы это именно она уцелела?..

Доктор географических наук, профессор Виктор Вишневский пишет о том, что с Лыбедью связаны не одни грустные факты: она и её притоки помогают жить чудесным оазисам столицы — ботаническому саду имени Фомина, паркам Пушкина, Шевченко, зоологическому саду…

Но всё это происходит не благодаря, а, скорее, вопреки людской воле. Место впадения реки в Днепр, возле станции метро «Выдубичи», выглядит просто чудовищно: небольшой открытый участок забит грудами мусора; уродливые, скорченные деревья по корням обвешаны тряпичными бородами; тряпьё, наподобие водорослей, стелется по течению.

Такие места пробуждают в человеке злое начало. Недаром вблизи, на железобетонных опорах, когда я снимал фильм, были намалёваны свастики.

Чтобы немного утешиться, взглянем, как обещано, на речку Совку.

Правда, по большому счёту её, как речки, уже нет. Зато — рядом с машинным рёвом и бензиновой вонью Краснозвёздного проспекта уходит вглубь долины цепь уютных прудов. Это всё, что осталось от русла, да и то — по другую сторону проспекта пруды спущены…

Но на уцелевших водоёмах увидишь и жёлтые плавучие кубышки с перепархивающими стрекозами, и островки пойменного леса, и заросли тростника, приют для весёлой живности. Здесь гнездятся разные птицы; утки по весне водят за собой вереницы пёстрых утят; видели даже бобров. На гнутом стволе ивы греется «краснокнижная» древесная лягушка, бабочки играют над травой.

Именуют Совку одним из важнейших экологических коридоров столицы. Долго ли продержится маленькое заповедное царство — перед фронтом стихийной, безжалостной застройки?..

Другая знаменитая киевская речка — Сырец. Она рождается из ручьёв, бегущих рядом со станцией метро «Нивки». Их показал мне в своё время знаток Киева, художник, архитектор и вдохновенный фотограф Анатолий Заика.

На первых же десятках метров течения реки можно было и обрадоваться, и огорчиться. Радовали белки, шустро сновавшие по стволам высоких дубов, — этакая патриархальная картина. А грусть внушали «генделики», как у нас называют мелкие кафе и магазины. Грибами-трутовиками, с тыла, нависали они над водой; тут же громоздились ящики и отходы…

На уже известном нам плане Ушакова Сырец наполняет девять прудов: по счастью, многие из них уцелели с 1695 года. Местность вокруг реки, изрезанная ярами и оврагами, для строительства неудобна: лишь потому и сбереглась речка, и большая часть её не была загнана под асфальт и бетон.

Около другой станции метро, «Сырецкая», река питает пару замечательных озёр, невеликих, но глубиной до десяти метров. Тени ветвей лежат на них; утки беспечно ловят здесь рыбу. Озёра — хранители Сырецкого дендропарка, с его богатой коллекцией растений. Парк обязан своим процветанием затейливо вьющейся реке и её притокам.

Анатолий Заика вёл меня всё дальше… За громадными раскидистыми дубами открылся нам уголок, чем-то похожий на виденные по телевизору джунгли Амазонки. Родники струились сквозь непроходимый кустарник, разнотравье цвело, зонты борщевика вставали выше моего роста, блестела затянутая ряской топь.

Немало я позабавился, когда мой проводник сообщил название притока, напоившего эти заросли: Куриный Брод. Полвека назад здесь было место отдыха: затем рядом поднялся радиозавод и «всю таблицу Менделеева начал сбрасывать в воду»…

Не избежав общей речной судьбы, Сырец также устремляется в коллекторы канализации. Пройдя под известной улицей Фрунзе, он течёт к озёрам, носящим общее имя Опечень. Длина этой милой реки — всего девять с половиной километров.

Намного длиннее (и несчастнее), чем Сырец, 21-километровая Дарница, речка, одноимённая с историческим районом Левобережья. (Что чему дало имя?..) Начинаясь у города Бровары, по мере приближения к столице она лавирует между завалами мусора — и, в конце концов, уходит под безжизненную промзону.

Прежде этот скучный пустырь был ещё грязнее, но умерли (впали в летаргию?) такие колоссы, как комбинат «Химволокно» или знаменитый на весь СССР Дарницкий шёлковый… Несколько раз речка Дарница то спускается во мглу подземелья, то вновь выходит на свет; одевается в тростник и осоку, опять встречает мусорные груды. Её путь можно сравнить с жизнью записного неудачника, которому лишь иногда улыбается успех.

Пожалуй, длиннее всех прочих поилиц Киева речка Нивка. (Опять же, она взяла название у местности, или?..) Один исток её определён возле Одесской площади, другой — неподалёку от Института кибернетики. Прожурчав под сводами коллекторов, Нивка наполняет три пруда посреди жилмассива Вторые Теремки. Пруды не обширны, но хороши, в них красиво отражается новая белая церковь.

Речка вздыхает свободно, минуя посёлок Жуляны. Глядя там на Нивку, с её зелёной каймой берегов и бурыми водорослями под прозрачным током, я невольно вспомнил священную реку Иордан, которую посетил в месте крещения Спасителя.

Ненамного шире, также обильна зеленью береговой и плавучей… но, в отличие от своей киевской сестры, не забросана синтетической посудой. Как бы это сделать все реки священными?..

Вновь погрузившись в трубы, Нивка, которую, возможно, раньше звали Борщаговкой или Желанью, выходит за межу города, открыто течёт через несколько сёл… но, видимо, будучи патриоткой Киева, возвращается. Ей обязан своим размахом громадный Святошинский пруд. Впрочем, утомившись впечатлениями мегаполиса, Нивка вновь покидает его, чтобы слиться, в конечном итоге, с Ирпенём. Протяжённость её достигает 24 километров.

Сложна доля и остальных, куда меньших наших… то ли речушек, то ли солидных ручьёв — Горенки, Любки, Коноплянки, Западинки, Котурки, Юрковицы, Глубочицы… Ручьи Голосеевский и Китаевский не дают пересохнуть любимым киевлянами прудам: одни, подобно зеркалам, отражают храмы Китаево-пустыни, а на озере Дидоровка даже ходят лодки и катамараны. Но и этим названным, и другим водоносным венам доводится испытать и тьму подземную, и засорение бытовое, и газовые атаки улиц.

А напоследок — скажу пару слов о, возможно, знаменитейшей из внутрикиевских рек. Она исчезла полностью, без следа… при том, что её никогда не было! Парадокс? Ни в коей мере.

Обратимся вновь к начальной летописи. Читаем в ПВЛ под 988 годом: «Наутрие же изиде Володимеръ с попы… на Дънепръ, и снидеся бе-щисла людей. Влезоша в воду, и стаяху овы до шие, а друзии до персий…»

Узнали? Крещение киевлян великим князем Владимиром Святославичем! По преданию, состоялось оно не на самом Днепре, а в устье Почайны, той самой, что в некоторых трудах по истории Киева называется рекой.

На самом же деле, был то рукав Днепра, параллельный правому берегу напротив Подола. От основного течения отрезала полосу воды долгая песчаная коса. Суда, шедшие с севера, были вынуждены обходить её, чтобы попасть в порт. Желая исправить это неудобство, в 1711 году, при Петре Первом, поперёк косы прорыли канал для судов.

Постепенно могучая река расширила его — да так, что обе части косы, размытые, пропали бесследно…

Не пожелаем такой судьбы рекам подлинным, большим и малым. Ведь как бы просияли они в Киеве, избавленные от ядов и грязи, вычищенные, окружённые парками и зонами отдыха, включённые в маршруты зелёного, экологического и всякого иного туризма!

Сколько радости и здоровья принесли бы нам и внукам нашим, если бы, ничего не опасаясь, можно было бы испить из них сладкой воды — как пили русичи из шлемов да из ладоней много веков назад!

Давайте пока хоть помечтаем об этом. А там…

Андрей Дмитрук